Словосочетание «охота на ведьм», ставшее в публицистике знаком преследования инакомыслящих, может обрести, на наш взгляд, и вполне научное, концептуальное обоснование в качестве обозначения целого класса исторических явлений. Кроме собственно инквизиционных процессов позднего средневековья и раннего Нового времени в Западной Европе, под это определение могут попасть и другие явления социальной девиации, известные истории: русская «опричнина» XVI века, шпиономания в России периода I мировой войны, поиск «врагов народа» в СССР в 30-х гг. и антикоммунистическая истерия в США в 50-х гг. XX столетия, и другие. Несмотря на все свои конкретно-исторические различия, данные процессы имеют в основе своей нечто общее.

Если исходить из набора признаков, общего для всех этих процессов, то можно обрисовать «классический» образ этого феномена следующим образом. На протяжении некоторого периода времени (от нескольких лет до нескольких столетий) внутри охваченного этим явлением общества происходит последовательная сегрегация лиц по ненаблюдаемому (как правило) признаку (в этой связи, следует отметить, что «охота на ведьм» — это вовсе не преследование инакомыслящих; абсолютное большинство жертв этой «охоты» составляют люди, вполне конформистски настроенные по отношению к господствующим религиозным, политическим или социальным доктринам). Отсутствие четких (расово-этнических или социальных) признаков для выделения преследуемых вызывает появление особых сегрегационных процедур: едва ли не единственными средствами выявления «ведьм» и доказательства их вины становятся доносы и пытки на стадии дознания. Судебные процедуры, связанные с вынесением приговора приобретают чисто формальный характер, а мера наказания достигает крайне жестких пределов (от лишения гражданских прав до смертной казни). Следует также заметить, что сегрегационная политика, проводимая светскими или церковными властями, находит самую широкую поддержку со стороны рядового населения и, в известном смысле, питается его настроениями. Так, функции органов дознания по выявлению «ведьм» зачастую выполняют добровольные помощники из гражданского населения, а близкие жертв сегрегации становятся объектами самого жесткого общественного остракизма.

Что же является причиной этого явления? Какие социальные или общесистемные функции оно может выполнять? Сопоставление конкретно-исторических обстоятельств появления данного феномена исключает сколько-нибудь серьезную зависимость его от политического режима, религиозной принадлежности, общего уровня социального развития. Схожим является психологический климат в обществах, охваченных этим явлением. Для всех них в той или иной мере характерна некая инверсия ксенофобии, основанная на иррациональном ощущении угрозы, исходящей извне, но носителями которой становятся сограждане. Природа угрозы чаще всего вербализирована (происки дьявола, иностранных шпионов, вредителей, коммунистов, и т.д.), хотя можно утверждать, что истинная ее причина остается неосознанной.

По всей видимости, в данном случае мы имеем дело с неким общесистемным явлением. Чрезмерные защитные реакции обычно возникают как следствие неспособности системы к адекватному и/или своевременному реагированию на опасные внешние или внутренние флуктуации. Ощущение угрозы, при отсутствии возможности определить ее сущность, заставляет систему реагировать на любые (даже самого фантастического характера) сведения об источниках возможной опасности. Резкое снижение аналитики компенсируется ростом скорости и силы реакции на те или иные тревожные сообщения.

Иррациональное ощущение угрозы (а вместе с ним и действие рассматриваемого феномена) проходит лишь тогда, когда в качестве уже рационально осознанной опасности начинают восприниматься сами защитные мероприятия. Как правило, последствия этого «недуга» очень тяжелы и дают о себе знать на протяжении длительного времени, оказывая подспудное воздействие на сознание и бессознательное «выздоровевшего» социального организма.

Принято верить, что «переболевший» приобретает иммунитет…