В настоящее время вопрос о воздействии географической среды (и внешней среды в целом) на общество относится обыденным сознанием (и научным обыденным сознанием, в частности) скорее к разряду самоочевидных фактов, нежели к серьезным и еще далеко не решенным научным проблемам.

Считается общепринятым, что элементы географической среды (климат, характер растительности, рельефа, почвенные и гидроресурсы, и т.д.) играют роль неких внешних раздражителей, вызывающих соответствующие приспособительные реакции социального организма. Дискуссии продолжаются лишь по поводу конкретных форм такого воздействия, а также о включении того или иного элемента географической среды в набор факторов, определяющих социальное развитие.

Однако данная модель практически никак не объясняет и не комментирует ряд «странностей», например, загадочную избирательность, с которой географическая среда влияет на различные социальные организмы и отдельных их представителей (для кочевника «прозрачно» плодородие почвы; полупервобытный охотник и собиратель «не видит» ископаемых богатств под своими ногами; представитель городской культуры вообще не склонен видеть вовне хоть что-нибудь, географическая среда его интересует во многом лишь в плане ее рекреационных возможностей).

Непредвзятый взгляд на проблему показывает, что воздействие географической среды на общество оказывается опосредованным свойствами самого общества. Следует, однако, сделать несколько оговорок.

Во-первых, мы не рассматриваем здесь чисто физические воздействия окружающей среды (от космических излучений до природных катаклизмов), оказывающие влияние на человека как на существо биологическое, часто неосознаваемые им и почти не влияющие на него как на существо социальное. Во всяком случае, на уровне социума речь может идти лишь об интерпретации этих воздействий, а не о них самих (например, традиционное оправдание неурожаев гневом божьим, а не отсталостью агротехники или сложными природными процессами). Иными словами, под воздействием географической среды на социум мы понимаем именно его (воздействия) интерпретацию, которая несомненно опосредуется свойствами самого социума.

Во-вторых, мы не рассматриваем в качестве воздействия географической среды так называемые «граничные условия», в которых социальный организм вынужден развиваться. Отсутствие тех или иных факторов само по себе фактором не является. Поэтому практика оправдания своей бедности отсутствием тех или иных природных условий, весьма популярная в современной отечественной историографии, представляется нам методологически некорректной и научно бесплодной. Воспользовавшись терминологией А. Тойнби, можно утверждать, что неадекватность ответа не может быть оправдана сложностью и замысловатостью вопроса (вызова). Во всяком случае, скудость или отсутствие условий для ведения, скажем, земледелия могут быть преодолены изменением векторов развития в сторону других способов добывания средств жизнеобеспечения — торговлей, промышленностью, в крайнем случае — колонизацией и военными захватами. Таким образом, и воздействие граничных условий на общество напрямую зависит от свойств и установок последнего.

Предлагаемый нами взгляд на характер взаимоотношений географической среды и общества имеет и определенное теоретическое обоснование. Приведем два базовых (аксиоматических) положения информационной теории, имеющие непосредственное отношение к теме нашего обсуждения.

1. Информация есть изменение параметра наблюдателя (субъекта), вызванное взаимодействием последнего с объектом (определение В.И. Шаповалова). Наполняя эту отвлеченную формулу конкретикой рассматриваемой проблемы, можно вполне уверенно отождествить воздействие, оказываемое географической средой на социум, с информацией, поступающей извне (предполагается, что бoльшая часть внешней информации исходит именно от географической среды). Кроме того, именно внешняя информация формирует у социума тот или иной образ среды и, по сути, является репрезентантом последней.

2. Информация во многом производна от структуры субъекта, являющейся информационным фильтром. По большому счету, субъект не способен увидеть вовне ничего из того, чего не было бы в нем самом. Иными словами, внешнюю среду (в том числе и среду географическую) можно уподобить чрезвычайно сложному нелинейному зеркалу, в гранях которого социум «видит» лишь свое собственное отражение.

Итак, не географическая среда определяет особенности морфологии и метаболизма общества, но сущностные свойства последнего определяют, какие черты внешней среды будут «увидены» и «впечатаны» в его структуру, а какие нет.

Несмотря на все вышеизложенное, нет смысла отрицать возможность самого серьезного воздействия среды на развитие общества. Причем, эта возможность не противоречит приведенным теоретическим положениям, но является их логическим следствием. Если информация, которую мы отождествили с воздействием среды на социум, производна от структурных свойств последнего, то можно даже чисто логически вывести условия, при которых объем этой информации, а значит и степень воздействия, резко возрастают. Так, ломка информационных фильтров, т.е. рост хаотичности структуры социального организма, неизбежно повлечет за собой резкое расширение спектра воспринимаемой информации. Всплески влияния средовых факторов на развитие реальных, исторических, обществ приходятся как раз на максимумы неупорядоченности последних (например, в процессе колонизации). Хаос есть идеальное зеркало, и осторожное обращение с этим «инструментом» является не только важным фактором развития системы, но и залогом ее выживания в условиях нестабильности параметров среды.

Таким образом, проблема роли географической среды в развитии общества, несмотря на кажущуюся простоту и очевидность, еще далека от своего разрешения. Серьезного анализа и конструктивной полемики требует и приведенный нами вариант ее решения, основанный на положениях информационной теории.